А ты подписался на нашу газету?
 

Ответ на вызов времени

Автор: master от 19-11-2015, 10:50
Ответ на вызов времениВ октябре в наших книжных магазинах появилась серия «Проза отчаянного поколения». В нее вошли три романа уфимского писателя Игоря Савельева. Его книги издаются крупнейшими российскими издательствами, переведены на английский и французский языки, автор – завсегдатай толстых литературных журналов.
Несомненный успех произведений во многом определил взгляд на мир через призму его поколения.

- Герой времени Лермонтова – Печорин. Неординарный человек, авантюрист, которому неинтересно жить так, как большинству. Каким, на ваш взгляд, должен быть герой нашего времени в жизни и в литературе?
- Трудно сказать. Я не уверен, что Печорин отвечал критерию «герою времени» 1840-х годов. Могу сказать, что в молодой литературе 1990-х – начала «нулевых» преобладал беспомощный, слабый, рефлексирующий герой, постоянно терпящий поражение. Потом была сделана попытка предъявить эпохе сильного героя (в романах того же Прилепина, Сергея Шаргунова), но тогда он выглядел несколько искусственно. Конечно, всегда приятнее думать, что «герой времени» –лидерская личность. Слабые люди раздражают – как диагноз каким-то болезням общества. Меня, например, тоже раздражает, поэтому в новом романе, который вышел в октябре, – «Вверх на малиновом козле» – пишу о человеке, который сумел преодолеть свою слабость и стать победителем.

2. Вы назвали своими литературными учителями Вознесенского и Аксенова. Довольно странное соседство…
- Мне интересны не столько их тексты, сколько феномен «литературных биографий». Это почти уникальная ситуация, когда писатели – молодые, бесспорно, талантливые – играли роль рок-звезд, что ли. Мне интересна манера поведения– в общественной жизни, в литературном процессе. При этом не могу сказать, что я чему-то «научился», потому что ситуации, в которой писатель может находиться в подобном образе, нет и уже не будет. Что касается текстов, то отношусь к ним с большим интересом (в эту компанию я бы добавил еще Андрея Битова). Читая Вознесенского, Аксенова, держу в голове то, какую революцию эти книги произвели в умах современников, особенно молодых; как к этим книгам относился мой отец и его поколение. Я бы не строил здесь параллель «учитель – ученик». Хотя, когда умер Вознесенский, я написал о нем огромное, страстное эссе (оно потом получило всероссийскую премию), а в моем романе «ZЕВС», вышедшем в этом году, многое построено на отсылках к «Звездному билету» Аксенова. Когда в «Новом мире» вышла моя первая повесть, «Бледный город», один критик в московской газете написал гневную рецензию, где всячески изгалялся, называя мой текст вариацией «повестей из «Юности» 50-летней давности». А я это принял как комплимент.

- Каждая ваша книга – шаг в собственном миропонимании или поиски себя в книжной реальности?
- Сказал бы приземленнее – «отработка темы». Темы не в буквальном значении, а в каком-то общем: ты чувствуешь какие-то глобальные процессы, вот что-то происходит – с людьми, с поколением, с обществом, со страной, – и об этом ничего еще не сказано, и об этом можно много что сказать. Ты берешься за роман, посвященный этому ощущению (может быть, и очень косвенно). В процессе работы он тебя может увести довольно далеко от той темы (в широком смысле), которую хотелось исследовать. Но изначально воспринимаешь его именно как ответ на какой-то «вызов времени».

- Как бы вы определили направление вашей прозы. Реализм?
- Если понимать реализм как «все, что не фантастика», то конечно. Но вообще интереснее работать в жанре сочетания реалистического письма с элементами гротеска и абсурда. Мне самому кажется, что доля этого гротеска в моих текстах все увеличивается, но, разумеется, могу ошибаться: самому автору обычно мало что видно. В начале «нулевых» вошел в моду термин «новый реализм», об этом направлении писали очень много. Поскольку это было почти синонимом «поколения двадцатилетних», тогда входившего в литературу, то меня тоже долго вписывали в списки «новых реалистов» в различных статьях и обзорах. К чему я всегда относился несколько скептически. Кстати, хорошо помню, что когда большая делегация молодых писателей приехала на книжную ярмарку в Нью-Йорк, американцы почему-то выбрали «Новый реализм» темой круглого стола. Мы, включая идеологов этого движения, немного растерялись, потому что для иноязычной публики разжевать, что это такое и чем он, собственно, отличается от старого, оказалось особенно трудно. По-моему, мы так и не смогли объяснить, и круглый стол перетек в гораздо более уютное для всех русло: «Эта странная Россия».

- Отношения писателя с миром. На ваш взгляд, что изменилось со времен Достоевского?
- Сложный вопрос: я бы немного отмотал «от Достоевского» в эпохи более близкие, а тему сузил до роли писателя. В 1990-е эта роль очень изменилась. Принято говорить в негативном ключе: вот, мол, голос писателя почти перестал быть слышен, формула «поэт в России больше, чем поэт» почти перестала работать, и т.д. Гораздо большую роль стало играть слово журналиста, например. Я бы не драматизировал. Писатель – действительно «всего лишь» писатель, который не должен претендовать на то, чтобы «пасти народы» (как сегодня пытаются делать некоторые коллеги, и об этом, кстати, у меня с ними тоже были споры в прессе). Но, мне показалось, где-то к 2011-12 году стало ясно, что понятие все же не сводится к узкому «автор» и к вопросам чистой эстетики. Я бы сказал, что голос писателя в современной России вернул примерно 10 – 15 процентов от своего значения в советское время (да, видимо, и в досоветское). По мне, так, этого достаточно.

- Как протекает творческий процесс и существует ли технология создания произведения?
- По-разному. Могу рассказать, как мне удавалось работать с прозой в последние три – четыре года, видимо, очень продуктивно, если следствием этих нескольких лет стали несколько книг. Мне повезло, что мог посвящать до половины своего времени (не всегда, конечно) прозе, а не журналистской работе. Потом этот период закончился. Если есть такой временной ресурс и четкое понимание, видение будущего романа, то его можно написать месяцев за девять. Сначала складывается общий план, который может детально расписывать, что будет происходить в первых главах и очень приблизительно – что в последних (поэтому финал зачастую выглядит не так, как изначально задумывалось). Записываются какие-то мысли о героях, о событиях, то есть, можно сказать, попутно делается какой-то большой комментарий. Иногда этот рабочий «текст о романе» получается таким же большим, как роман. Перед тем, как браться за каждую главу, делается ее детальный план. Что касается самого текста, то, допустим, 10-страничная глава может писаться неделю (если для этого созданы идеальные условия), а может и значительно дольше.

- Что важнее для вас: отзывы профессионалов или все-таки мнение читателя?
- Может быть, это неправильно, но мне интереснее читать отзывы критики, нежели читательские отклики (которые можно встретить, например, в блогах, на сайтах интернет-магазинов). Дело тут еще и в том, что я вообще неравнодушен к литературной критике: занимался ее изучением в аспирантуре филфака и даже писал диссертацию. К сожалению, данное пространство сжимается. Например, 10 лет назад повесть, напечатанная в литературном журнале, вызывала примерно такое же количество откликов профессионалов в прессе, как сегодня – отдельная книга. О них пишут все меньше, к сожалению. При этом, не могу сказать, что критика когда-то меня прямо «превозносила». Повести, которые печатали в журналах, чаще ругали (от «Бледного города» вообще не оставили камня на камне), по-настоящему хорошую критику имел только роман «Терешкова летит на Марс», вышедший в 2012 году.

- Интересно было посмотреть на Уфу в вашем восприятии. Алексей Иванов («Географ глобус пропил»), например, воспел свой Урал.
- Да, почти все его книги посвящены «уральской цивилизации», некоторые – в таком концентрированном виде, что в них нет даже сюжета (например, «Ебург»). Но такого, как у Иванова, наверное, не будет, в том смысле, что вряд ли само место (пусть и со всей его мифологией, и т.д.) может подменить тему произведения. Уфа, как место действия, есть во многих моих текстах, может быть, чаще как не названная. Не могу сказать, что ее присутствие там «концептуально»; ну, может, на уровне какой-то хохмы: например, в моей недавней повести (она должна быть опубликована в феврале) герои, попадая в Уфу, видят «Коньяк автовокзал», «Коньяк кладбище» (неправильное прочтение башкирского «Южный» с вывесок и указателей). Я думаю, что тот роман, к которому я только приступаю, будет более «уфимским». Мне хочется больше сказать об атмосфере места, притом, может быть, в такой стилистике «Твин-Пикса» Дэвида Линча.
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.

Комментарии:

Оставить комментарий