Пьеса Горького «На дне» за сто с лишним лет не потеряла актуальности. До сих пор ее изучают в школе, к ней обращаются многие театры у нас в России и за рубежом, несколько раз она была экранизирована. Главные вопросы в ней: нужно ли стремиться выплыть со дна и стать Человеком, или окончательно захлебнуться на дне; что важнее - горькая истина или «человечества сон золотой».
В начале ХХ века появление этой пьесы имело эффект разорвавшейся бомбы. Как к ней относиться, ругать или превозносить, каждый решал сам для себя. У Горького сразу нашлось множество последователей, взявшихся разрабатывать выигрышную тему. Критики то хвалили, то негодовали. В «Уфимских губернских ведомостях» писали:
«С легкой руки Максима Горькаго мода на пьесы с прелестями «дна» жизни, так сказать «антисанитарнаго» содержания, охватила почти всех драматургов. За пьесы принялись все: извощики, городовые, портные и даже артисты».
Но мало кому из жителей провинции доводилось ее видеть, поскольку постановка «На дне» была Высочайше разрешена в 1902 году только на сцене Московского художественного театра.
Мужская часть труппы МХТ во главе со Станиславским с жаром принялась напитываться жизненными впечатлениями, «вдыхать трущобный дух». Для этого была даже предпринята экспедиция на Хитровку в сопровождении знаменитого журналиста и бытописателя Москвы Гиляровского («дяди Гиляя»). Велись в ночлежке душевные разговоры, ходил по кругу стакан с сивухой, бывший гвардейский офицер, ныне оборванец в опорках, но с холеным ногтем на мизинце, красиво грассируя, произнес приветственную речь. Не обошлось и без приключений: кто-то, разобидевшись на художника Симова, делавшего наброски с натуры («Пач-чиму щека черная?»), чуть не раскроил ему голову бутылкой.
Лишь после Манифеста 17 октября 1905 года, даровавшего народу политические права и свободы, позволено было и провинциальным театрам показать босяцкую жизнь. Театры тут же воспользовались этой возможностью.
Осенью и зимой 1905-1906 гг. в Уфе гастролировала труппа под режиссерством П.И. Васильева. Спектакли шли в новом концертном зале Большой Сибирской гостиницы Паршина на углу Александровской и Большой Успенской (Коммунистическая, 43). Звездой программы был артист Малого театра Николай Осипович Васильев (1864-1914). Большей частью он играл комедийные роли, его Хлестаков, по отзывам современников, был чудо как хорош. (С этой ролью он, кстати, ранее уже приезжал в Уфу.) Тем интереснее стало его появление в роли Луки в горьковской пьесе.
Страницы наших «Ведомостей» украсились объявлением: «Сегодня, 4-го декабря, на сцене зала в доме Паршина, труппою драматических артистов, при участии артиста Императорских театров Н.О. Васильева, исполнено будет: «На дне», пьеса в 4 действ., сочин. Горькаго. Роль странника Луки исполнит г. Васильев. Начало в 8 ? час. вечера».
Рецензент Пав. Мурашев уже успел сориентироваться, потому резких выпадов не наблюдалось, но и одобрение было осторожным.
«4 декабря, в доме Паршина, нам пришлось видеть пьесу Горькаго, исполненную вполне удовлетворительно труппою драматических артистов с участием артиста Императорских театров Н.О. Васильева.
Эта пьеса по своему содержанию представляется настолько заманчивой для всякаго, интересующагося современной сценой, что ради нея можно преодолеть пресловутое уфимское «некогда» и посетить театр с целью наглядно ознакомиться с типами «дна».
В своей пьесе Горький вводит нас в такую обстановку, где, по выражению одного из действующих лиц пьесы, нет «господ», где «все слиняло, один голый человек остался».
По глубокому убеждению автора, этот «голый человек», значительно тронутый жизнью, из разряда «бывших людей», несмотря на его социальную деградацию, сохранил все свойства человека вообще и даже выдвинул с особой силой культ человека. Постановка и исполнение «На дне» для провинциальной Уфы не оставляет желать лучшаго, хотя задача исполнения не совсем легкая, даже для опытных исполнителей, в ней нет того, что называется действием в строгом смысле слова, и интрига, едва начавшись, круто обрывается в третьем акте.
Из мужских ролей особенно прекрасен был г. Васильев, исполнявший странника Луку. Нам еще не доводилось видеть в таком несколько неожиданном для нас амплуа г. Васильева, этого даровитаго артиста Императорских театров, приобревшаго себе заслуженную известность и любовь уфимской публики.
Г. Константинов весьма талантливо изобразил типичнаго картузника пропойцу (Бубнов). Очень хорош был в роли Сатина г. Танский, хотя по содержанию роль Сатина не занимает такого выдающагося места в общем строе пьесы, но он оказался живым типом, превосходно выдержанным от начала до конца без всякой утрировки и без подчеркивания сентенций. («Человек - это звучит гордо», «Жалость унижает человека» - как раз слова Сатина. - А.М.).
Недурен был и г. Томский в роли «барона». Этот бедный барон в исполнении г. Томскаго вызывал к себе не гадливое чувство презрительности, а был именно жалок. К сожалению, костюм барона не вполне соответствовал духу пьесы.
Да и вообще все исполнители мужских ролей были, нам кажется, на своих местах и оказались вполне удовлетворительными, с небольшими оттенками, так что можно ограничиться их простым перечнем. Костылева (содержателя ночлежки) играл г. П.И. Васильев, Клеща (слесаря) - г. Петровский, Медведева (полицейскаго) – г. Черский, Ваську Пепла - г. Барсов, актера - г. Рябухин, Алешку (сапожника) - г. Сафонов, и даже такия эпизодическия роли, как два крючника, прекрасно были выполнены г.г. Сабининым (татарин) и Язановым (Кривой Зоб).
Из женских ролей отметим в высшей степени характерную и типичную г-жу Калышеву (Василису), г-жу Александрову в роли Наташи, г-жу Долинскую в роли Анны и г-жу Калмыкову (Квашня, торговка пельменями). Г-жа Александрова (Наташа) во все время передачи своей симпатичной роли вполне уместно сохраняла обаятельность и изящную простоту в игре.
В общем, в постановке пьесы «На дне» мы не видели никаких особенных преувеличений, что выгодно отразилось на впечатлении уфимской публики».
Гастрольный репертуар включал также пьесы Островского («Пучина»), Чехова («Медведь», «Свадьба»), забытые в наши дни комедии Чирикова «Иван Мироныч», Бара «Звезда», фарсы «Ниобея», «Нож моей жены», «Муж из деликатности» (переделки иностранных авторов).
Похоже, уфимские гастроли стали завершением театральной карьеры Николая Осиповича Васильева. Вскоре он серьезно заболел и потерял голос. С появлением синематографа Васильев снимался в «немых» картинах, преподавал в Филармоническом училище. В театральных летописях остался не только Хлестаковым и Лукой, но и Слендером в «Виндзорских проказницах» Шекспира, Андреем Белугиным в «Женитьбе Белугина» Островского, князем Мышкиным в «Идиоте» по Достоевскому.

Анна Маслова.