Личность Александра Вертинского, певца, поэта, артиста, никогда не была обделена вниманием – ни при жизни, ни десятилетия спустя. Нынешний сериал только подогрел интерес к перипетиям его судьбы, к необычной биографии, к творчеству, которому нет аналога в искусстве.

Сказать, что картина режиссера Авдотьи Смирновой притягивает остротой сюжета, было бы чересчур похвально. По крайней мере, четыре первые серии достаточно предсказуемо выстроены: в каждой развернута какая-то любовная историйка и дан эпизод, характеризующий главного героя как чрезвычайно доброго и порядочного человека, всегда готового прийти на помощь слабому и обиженному. Похоже, он таким и был, просто хотелось бы не повторов, а большей художественной глубины.

Однако вовсе не собираюсь анализировать фильм, посвященный великому артисту, тем более что сделан он в меру деликатно, с уважением к знаменитому имени, а значит, принесет пользу хотя бы пополнением знаний о прошлом отечества и людях, его прославивших. Мне захотелось взяться за перо, потому что из далеких военных лет моего детства пробились в сегодняшний день воспоминания, связанные с голосом Вертинского на патефонных пластинках и вживую.

…Конец 1943 года. Сводки с фронта, хоть и тревожные, но уже с такой уверенностью в победе, что настроение в тылу очень зримо выправляется. Моя мама работает в редакции областной газеты «Горьковская коммуна», ее сотрудницы из отдела писем наши частые гостьи. У всех мужья на фронте, и посиделки возле печки-«буржуйки», на которой бабушка печет оладьи из размоченной вермишели, всегда начинаются с чтения треугольников, полученных с передовой. Однажды вечер ознаменовался приездом из госпиталя одного из фронтовиков, дяди Мити. В выцветшей гимнастерке, с загипсованной рукой, он лихо плясал со стаканом воды на голове, вложив в этот танец радость встречи и веру в скорое возвращение «на совсем». Потом переменил в патефоне пластинку и будто что-то фантастично-нереальное заполнило комнату тягуче-плавными звуками.

«В синем и далеком океане,

Где-то возле Огненной Земли,

Плавают в сиреневом тумане

Мертвые седые корабли».

У нас имелось несколько пластинок с музыкальными новеллами Вертинского, которые завораживали меня необычным содержанием. Мне было лет девять-десять, и я пыталась разобраться в тайных смыслах слов, за которыми скрывались сложности взрослого мира. В «Прощальном ужине» улавливался запутанный клубок противоречивых чувств, изысканно упакованный в безнадежную печаль расставания.

«Я знаю, я совсем не тот,

Кто Вам для счастья нужен.

А он - иной, но пусть он ждет,

Пока мы кончим ужин».

И во всех композициях, где главными персонами воспевались женщины, какими бы они ни были – несчастными, брошенными или светскими львицами, завлекающими богатых кавалеров, авторское поклонение  перед их красотой, очарованием, природной сутью проступало в каждой ноте и каждой зарифмованной строчке. Загадочной «она» могла уйти с китайцем, полюбить португальца,  изменить с малайцем и все равно, высоким слогом заданный, летел к ней взволнованный исчезновением вопрос: «Где вы теперь? Кто вам целует пальцы?»

Или с чуть шутливым оттенком описывались салонные страдания:

«В бананово-лимонном Сингапуре, в бури,

Когда у вас на сердце тишина,

Вы, брови темно-синие нахмурив,

Тоскуете одна».

А финал придумывался с самонадеянным лукавством:

«В бананово-лимонном Сингапуре, в бури.

Запястьями и кольцами звеня,

Магнолия тропической лазури,

Вы любите меня».

Когда никого не было дома,  могла делать уроки под музыкально-экзотические картинки Вертинского, будь то жалостливая «маленькая балерина», «уставшая игрушка больших детей», или очарованная концертом Сарасате, несчастная возлюбленная жестокого скрипача.

После войны, то ли в 45-м, то ли в 46-м году, случился незабываемый вечер, когда мама взяла меня в филармонию на концерт Александра Вертинского. Зал был не просто переполнен, в самом деле, только что на люстрах не висели. Я запомнила его строгий костюм, галстук-бабочку, сдержанную манеру. Двигались только руки – то вздымались будто к небу, то распахивались крыльями, то скрещивались на груди, иногда было достаточно жеста ладонью. А малейшие оттенки чувств расцвечивал переливами красок голос, то густой и жесткий, то переливчатый как колокольчик, то напряженно-страстный, то бархатно-нежный. Зал благодарно откликался смехом на юмор, бурей оваций на берущие за душу слова в защиту бедных и униженных, даже хоровой поддержкой в наиболее известных и мелодичных романсах. Я сама готова была повторить за маэстро давно выученные куплеты:

«Отлив лениво ткет по дну

Узоры пенных кружев,

Мы пригласили тишину,

На наш прощальный ужин».

Не помню, тогда или позже, впервые услышала его песню, самую оптимистичную и благодарную «Доченьки».

«Много русского солнца и света будет в жизни дочурок моих и что самое главное – это то, что родина будет у них».

То, что во время войны буржуазному певцу позволили вместе с семьей возвратиться в Советский Союз, невольно наталкивает на размышления о личности вождя. Сталин, который за малейшее недовольство советским режимом стирал с лица земли писателей, деятелей искусства, ученых, не только не тронул аполитичного Вертинского, но и дал ему возможность работать на эстраде, сниматься в кино. Правда, не подарил официально признания, и тот зарабатывал на жизнь гастрольными поездками по глубоким провинциям, но не жаловался, терпел, даже песню сочинил про «вдохновителя победы» над фашистами. И все-таки почему? Напрашивается вывод, что поэтические тексты были умеренно спокойны и если вставали в защиту справедливости, то не в политизированном, а в общечеловеческом ключе. Более того, не подумывал ли весьма не глупый руководитель страны, что в период сконцентрированных бедствий, потерь, тревог совсем не лишним будет сказочный островок красивых фантазий, туманных надежд. Если так, то, наверное, это весьма полезно для общего настроя, для хоть какого-то успокоения и, пусть временного, но мелькнувшего лучика надежды. Остается сожалеть, что в жестоко обрушившемся на человечество неожиданном черном шлейфе пандемии нет такого светлого романтика, как Вертинский, который готов утереть слезы, погасить тревогу, погрезить будущей радостью.

Алла Докучаева.

krosh1969@list.ru