Не питаю симпатии к слову «патриотизм» - какое-то официальное, заимствованное из чужого языка, куда теплее и более близко русскому языку определение «любовь к Родине». Да собственно не в звучании дело, а в том, что от частого употребления превратили это понятие в штамп, включенный в обязательные программы планового воспитания этого качества. Прививать его вступающим в жизнь, конечно, надо, но только разумно, без пафосных передержек, а самим укладом нашего существования – в семье, в подъезде, в школе, в транспорте.
Я вспоминаю двор своего детства, где в коммунальных коридорах четырех одно– и двухэтажных домов проживали 28 семей, это примерно 85-87 человек, не считая военных лет, когда почти все мужское население было на фронте, правда, тогда подселились эвакуированные. В каждой квартире кто-то был на войне, исключая трех одиноких старушек, да и у них близкие знакомые воевали. Поэтому ситуация длительной разлуки с дорогими людьми была у всех одинаковая, разве что выделю семью Чуевых, у которых добровольно ушли в действующую армию четверо. И всякий раз это происходило очень просто, естественно и в то же время именно через этот самый «патриотизм».
***
Старший Николай оканчивал политехнический институт, в конце июля должен был защищать диплом. Повестка пришла бы, но он даже слышать не хотел, чтобы сначала получить свидетельство об окончании вуза, а потом идти в военкомат. Помчался туда на второй день, и через неделю его вторым из нашего двора провожали на долгие дни и ночи, когда мама его, тетя Груша – Агриппина Ивановна, вымочила слезами не одну подушку: от Коли в течение более полугода не приходило ни единой весточки.
А за ним следом подался в добровольцы отец, высокий, несколько суровый на вид. Он был классный токарь, которого не хотели отпускать с завода, ставшего номерным.
Незадолго до войны в нашем просторном дворе посредине взрослые разбили садик с клумбой, ягодными кустами, несколькими деревцами и широким деревянным столом со скамьями вокруг. Там обычно и проходила, особенно летом, жизнь обитателей наших тесных, с холодными кухнями и узкими коридорами старых домов. Даже пара хлипких туалетов стояла во дворе – не у всех они были под крышей. И наша домком Анна Ивановна Альяс, строгая пожилая особа с испитым оспой лицом, освещаемым неожиданно доброй улыбкой, неукоснительно следила за дежурствами в садике и во дворе. Я сама слышала, как ей пожаловалась Агриппина Ивановна: «Что он себе думает? Ведь не молоденький, и ноги больные, на заводе бронь дают. Нет, говорит: мне Николай – пример. Красавец, молодой, образованный, мог ждать своего часа, но ведь не ждал. А у нас еще один сын подрастает. На кого смотреть будет, как не на меня?»
Какое-то заковыристое имя было у старшего Чуева – то ли Никандр Евстафьевич, то ли Никифор Евстольевич, не помню. Тогда ведь еще в ходу были старые имена. Один сосед еще жил у нас рядом, Исидор, да мой отец имел отчество Парамонович, это уж поздние дети пошли, после 1917 года, - Октябрины, Мэлсы да Революции. Вот и запомнилось, как после какого-то крупного сражения собрала Анна Ивановна в садике женщин, за столом сидели заплаканные Груша со взрослой дочерью Тоней, у калитки стоял поникший их младший Витька. И Анна Ивановна назвала это старинное имя отца Чуевых, голос ее дрогнул, когда прочла она вслух: «погиб смертью храбрых». То была первая похоронка и, увы не последняя, что принесла горе в наш многонаселенный двор. Еще два документа с черной меткой пришли в одну семью – на отца дядю Юру и сына Борю Шарапиных. Боря ушел добровольцем сразу после выпускного вечера в школе. Помню его широкое добродушное лицо с симпатичной ямочкой на подбородке. Дверь их самодельного, папиными руками сработанного флигелька упиралась почти в калитку садика. Когда еще до поступления в первый класс я устраивалась на скамейке и читала «Что я видел» Бориса Житкова, Боря серьезно рассматривал со мной картинки, хвалил, что люблю книги, и я всегда хотела, чтобы он играл со мной в «дочки-матери» в роли папы нашей куклы. Но он, конечно, малышам был просто как вожатый, а мне доставался мой ровесник Колька Соболев, который признавал мое первенство, и «в магазине» я была продавцом, он покупателем, а «в школе» я учителем, он – учеником. Боря погиб под самый конец войны, уже где-то в Германии, и это было особенно больно и несправедливо, хотя о какой справедливости в войне – кровавой бойне можно вообще упоминать…
***
Тося Чуева была замужем за военным. Ее Фёдор преподавал в училище недалеко от города и на её счастье нередко приезжал домой. Во дворе Тосе завидовали, она ждала ребенка и была счастлива, что уже два года с лишним муж рядом. Хотя постоянно признавалась Анне Ивановне, что строчит он рапорт за рапортом и в конце концов добьется отправки на фронт. «А ты чего перечишь? – урезонивала наша мудрая домкомша. – Ему ведь поди стыдно, что другие-то воюют…» «Так он разве пользу не приносит?» - сама себя уговаривала Тося и тут же тяжело вздыхала, предвидя правоту и мужа, и Анны Ивановны, да и сама, как человек умный и правильный, всё верно понимала. Дочке ее Ниночке в мае 1945-го исполнилось 2 годика, а папа, вернувшийся намного позже разгрома Японии и службы своей в Германии, увиделся с девочкой, когда ей минуло почти пять.
В 45-м, в январе, наконец, дождался призыва самый младший мужчина в семье Чуевых – Витька. Так его звали все за озорной характер, за постоянные шутки – розыгрыши, когда во дворе устраивал весной замаскированные ямы с водой, или стрелял из рогатки в террасу, где дремала её хозяйка Нина Николаевна, бывшая гувернантка, или шкодничал перед открытыми окнами первого этажа. А довоевал он остаток войны во флоте, так как был высок, крепок, а уж бескозырка шла ему, словно он «одессит Мишка» из любимой песни. Он окончил энергетический техникум, женился, вдвоем ездили на целину по комсомольской путевке.
***
Первым из Чуевых вернулся домой Николай и защитил диплом на отлично, будто и не отрывался от учебы на четыре года. Антонина с мужем уехали в другой город. В войну она лаборанткой работала в госпитале напротив нашего двора, а там, говорили, на иностранный в пед поступила и в том же институте осталась преподавать. А дальше я уехала из родного города, но навсегда осталась в душе благодарная память о моих соседях, среди которых были и Чуевы, какие-то удивительно простые, скромные и настоящие – без позы, без рисовки, без показухи, уважающие людей, почитающие свое окружение, преданные своей стране.
Алла Докучаева.