В 2009 году к 70-летию знаменитого гаскаровского ансамбля народного танца я писала книгу и узнала про многих прославленных солистов. Среди них те, кого опалила война, - одни прошли многотрудные солдатские дороги первых трагичных месяцев, другие попадали в опасные переделки, работая во фронтовых бригадах, а кому-то 40-е - роковые наполнили страхом и ужасом детство. Оказывается, Файзи Гаскаров, которому по статусу можно было оставаться в тылу и готовить номера для выступлений на фронте, сам рвался в действующую армию: «Хочу воевать в дивизии башкирских конников».
***
Но ему ответили, что не с оружием в руках он должен бить врага, а бойцов вдохновлять своим искусством. Вспоминая то время, рассказывал, как тосковали воины по дому, по родным песням, как в минуты затишья подносили к губам курай. На передовой падали мессершмиты, в их двигателях были тонкие медные трубки, так разведчики, попадая на ничейную территорию, их вытаскивали, и бойцы мастерили курай. Не все возвратились в родные края, сложили головы на полях сражений. Немало молодых, талантливых танцовщиков остались в списках погибших и пропавших без вести.
Известный педагог, балетмейстер, солист, позже руководитель ансамбля Хаким Мустаев учился в Ленинградском хореографическом училище в башкирской группе, потом на общем отделении, был полон творческих планов, когда началась война. Из военкомата, куда тут же поспешил, представителей Башкирии отправили по месту жительства. В Уфе, куда эвакуировали Киевский театр оперы и балета, его тут же включили в концертную деятельность. Получил предложение станцевать в «Коппелии» вместе с примой Васильевой, но уже в сентябре добровольно вступил в Красную армию. Окончив Челябинскую школу авиамехаников, попал на Западный фронт, где до 1943 г. служил в авиационной части. Говорят, когда стреляют пушки, музы молчат. Но в годы Великой Отечественной искусство помогало и бойцам на фронте, и самоотверженным тыловикам не просто выживать, а набираться душевных сил и напитываться надеждой. В частности, из Перми вместе с выпускниками местного хореографического училища в Уфу приехали педагоги Ширипина и Писарев, чтобы ставить балет «Журавлиная песнь». Руководство страны уделяло настолько большое внимание роли кино, музыки, эстрады для поднятия духа и веры в победу, что и правительство Башкирии сочло постановку национального произведения событием. По ходатайству из Уфы Мустаев был демобилизован и возвращен в Театр оперы и балета, где танцевал партию Юмагула в паре с неповторимым Халяфом Сафиуллиным.
***
Не один раз пытался любимец публики Мухамет Идрисов, родившийся в 1920 году, попасть на фронт не членом артистической бригады, а бойцом. Однажды воспользовался знакомством с генералом Тагиром Кусимовым, с которым впервые встретился, когда отвозили в действующую армию целый эшелон подарков, а потом возвращались вместе с вагоном раненых. Часто выступали в Башкирской кавалерийской дивизии.
В 43-м, когда победно окончились бои под Сталинградом, догоняли дивизию, ушедшую далеко вперед. Как догнали, так и попросил генерала оставить его на фронте. Тот даже слушать не стал, вместе с комиссаром увещевали молодого солиста, что один только танец «Три брата» такой заряд бодрости дает, что за это спасибо сказать мало. Десятиминутный концерт между боями, среди смертей и пожарищ, проводили усталые и полуголодные артисты, выходя на сцену, которой был борт грузовика, и отплясывали, будто на могиле у Гитлера, будто громя кровавую армию.
В домашних архивах Хазины Магазовой хранились благодарственные отзывы о выступлениях в боевых частях, позже она передала их в музей ансамбля имени Файзи Гаскарова. Танец был душой этой молодой блистательной солистки. Война отодвинула не только с волнением ожидаемое участие в Московской декаде башкирского искусства, а всю мирную жизнь, и дни во фронтовой бригаде были наполнены для нее
и ее товарищей постоянным трудом без сна и отдыха, когда на короткое время помогали раненым забыть страдания и боль, а бойцам на фронте своим танцем давали редкие минуты передышки. «Они так нуждались в задушевной песне, в искрометном танце, чтобы вдохнуть глоток надежды, - вспоминала Хазина. – Мы это поняли еще до того, как вышли на сцену, наспех сколоченную из досок, - их лица горели нетерпением. Такое впечатление стало острее во время боевых действий на Сталинградском фронте». Артисты попадали и под обстрелы, когда от близких разрывов даже комья земли сыпались прямо на сцену – времянку. Известнейший танец «Подарок» Хазины и Мухамета Идрисова как бы вырос из фронтовых переживаний, показывает долгожданную встречу влюбленной пары.
***
Ратмир Бадретдинов, солист, позже директор ансамбля, родился в Мечетлинском районе в 1931 году и помнил, как голод заставлял женщин и детей в их деревне Лемезтамак собирать оставшиеся в заснеженном поле колоски, их жарить и либо мучиться болями от жуткой еды, либо ещё на арест нарваться «за расхищение колхозной собственности». В их семье было четверо детей, всем посчастливилось выжить. Как и Талгату Урманову, известному в Уфе солисту, педагогу и руководителю детского танцевального коллектива. В 1943-м из деревни Чишмы удалось ему попасть в Уфу, в ремесленное училище. Учиться на формовщика набирали
с 14 лет, а ему было 13, но он упросил: отец, хоть и пожилой, мобилизован в трудовую армию, старший брат на фронте, второму тоже пришла повестка, мать одна с младшими осталась. Кто же, если не он, хоть чем-то поможет в трудное военное время? Все-таки в ремесленном одет, обут, накормлен, свои пайки хлеба откладывал, к концу недели набиралась буханка, и такая была мальчишеская гордость - протянуть матери столь дорогой гостинец. А еще порадовал родных, что его, участника танцевального кружка и молодого активиста, оставили после двух лет учебы в училище: он на смотрах самодеятельности не раз защищал честь коллектива. В год победы, в 45-м, отбирали номера на всесоюзный смотр трудовых резервов, и с кружковцами разучивал танец сам Халяф Сафиуллин, но Талгат тогда ростом не вышел, страшно расстроился. Зато через два года, когда успел уже и мастером отработать в девчачьей группе, и станочником в училищных мастерских, довелось выступить в Большом театре, а в феврале 1945 года Урманова пригласили в ансамбль, и он танцевал и «Подарок», и «Зятек», и «Три брата».
В 1985 году к 40-летию Победы в Уфе, в Русском драмтеатре был поставлен спектакль «Эшелон» по пьесе Михаила Рощина. На каждом кресле в зрительном зале лежала анкета с просьбой отозваться об увиденном – с фамилией или анонимно. В этих исписанных листочках вместе с благодарностями режиссеру и актерам, вместе с добрыми пожеланиями, существовало то главное, что и сегодня делает их актуальными, - потрясающее воздействие искусства.
«Все так и было, как на сцене, только еще страшнее. Из Ленинграда и Иванова эвакуировались в конце июля 1941 года. Не забыть посадку в эшелон, когда толпы бросились к дверям, а у меня на руках был 10-месячный ребенок… Смотрела спектакль и глотала слезы. (Мне 68 лет)».
«Снова пережил отступление, горе, трагедию войны, увидел людей, сплоченных всеобщей бедой и при этом становящихся силой, ненавидящей фашизм. (А.Бабич, участник войны, 63 года)».
«Ком к горлу. Хотелось, чтобы героини шагнули в зрительный зал, и мы бы их обогрели, успокоили. Вспомнился приезд и жизнь с нами в деревне эвакуированных женщин и детей. Городские, им было непривычно, но работали в колхозе, старались. (Р. Хамитова, учительница школы №107)».
«Спектакль вернул меня в суровое детство, когда знали мы и холод и голод, собирали крапиву, лебеду, ценили кусочек хлеба, понимали, что такое чувство локтя. (Преподаватель, 47 лет)».
«Все так реалистично и актуально, что я будто снова уходил на фронт в 17 лет добровольцем и был заживо похоронен на станции Поныри, где три немецких танка утюжили наш окоп, и нас потом отрыли благодаря связисту С. Шибанову. И еще вспомнил жестокие бомбежки воинских эшелонов на станциях Дрязги, Конотоп, Бахмач – вагоны горели, и мы хоронили своих боевых друзей. (А.Степанов, инвалид Великой Отечественной войны)».
«Очень хорош актер, сыгравший пленного фашиста. Я видела летом 1944 года попавших в плен наглых арийцев, высших чинов, еще не потерявших свою холеность. Они содержались в Суздальском монастыре, а я работала во время войны шофером на автомашине. Через реку Нерль не было моста, и паром с машинами и подводами перетягивали с одного берега на другой. Мы тощие, усталые, закопченные от газогенераторов (топливо – березовые чурки), а эти гады цедят на нас свои проклятия, глядят с презрением. На кого? На нас, на которых напали. Помню, как бежали от них, как ехали с сыном на полу телячьего вагона, а потом, голодная, училась на шофера, чтобы на фронте бить этих захватчиков. Когда Лавра в конце первого акта проклинает гитлеровца, прижимая к груди ребенка, у меня слезы брызнули из глаз. (В.Осипова, конструктор-строитель)».
«Как открылся занавес, почувствовал волнение: ведь я и сам был эвакуирован. Люди спасались от фашизма, на карте стояла жизнь, но ехали в тыл и для того, чтобы помогать фронту. (В. Стрельников, пенсионер)».
«Нам просмотр принес пользу. Мы увидели, что такое война, что пережили наши предки и как нужно благодарить их за мир. Надеемся, что такое никогда не повторится. (Ученики 9 класса)».
Это высказывание особенно ценно. Молодые на смене эпох часто судят категорично и безапелляционно
о том, что было до них. Искусство, хоть и живет по законам и требованиям своего времени, но это время
с разной степенью правдивости в зависимости от взглядов и принципов его создателей все равно фиксирует. И очень важно эти свидетельства прочитать, в них вдуматься и сохранять уважение к истокам не напоказ, а через сердце.
Алла Докучаева.